Вероучение Церкви выражалось в словесных формулировках различных символов веры - кратких вероучительных исповеданиях. Символы служили своего рода средством самоидентификации для членов кафолической Церкви и являлись исповеданием веры для вступающих в нее через крещение. На основе некоторых, по всей видимости, Палестинских Крещальных Символов IV в. на Первом (325 г.) и Втором (381 г.) Вселенских Соборах был сформирован Никео-Константинопольский Символ, имеющий в Православной Церкви непререкаемый вероучительный авторитет. Вместе с уточняющими его определениями последующих Вселенских Соборов Символ веры представляет собой общеобязательное "правило веры". Таким образом, очевидно, что, борясь с тем или иным еретическим заблуждением, Церковь не вырабатывала каких-то новых положений вероучения, но только свидетельствовала о том, "что было от начала" (1 Ин. 1, 1). Христос даровал Церкви всю полноту истины (ср. Ин. 15, 15). Содержание христианской веры было дано апостолам без остатка (ср. Ин. 14, 26; Иуд. 3), как "совершенное знание" (св. Ириней Лионский. Против ересей III, 1, 1). Апостолы же, в свою очередь, вполне положили в Церковь все, что относится к истине, и вверили ее епископам" (III, 4, 1). Поэтому историю церковной богословской мысли нельзя рассматривать как постепенную разработку доктринальной системы; можно говорить лишь о развитии истолкования вероучительных истин, неизменных в своем существе, то есть о терминологическом росте, но не о расширении или углублении самого содержания веры.
Православное богословие никогда не придерживалось ставшей традиционной для католицизма тенденции догматически определять и четко формулировать каждое положение вероучения. "Православной Кафолической Церкви... не свойственно издавать догматические постановления без необходимости, когда нет опасности заблуждения, ибо догмат в сознании Церкви есть более предохранение от заблуждения, указание, чего не надо мыслить о Боге, нежели положительное раскрытие учения о Нем". Строго блюдя фундаментальные основания своей веры - соборно определенные догматы, православное богословие не пытается жестко фиксировать в каких-либо общеобязательных и неизменных формулах частные ее положения. Это совсем не свидетельствует о равнодушии к содержанию своей веры или о "неспособности создавать точные богословские определения". Здесь лишь осознание того факта, что предметом христианского вероучения является не определенная сумма знаний, требующих ясного выражения, но сама божественная жизнь. Святоотеческое предание четко различает опыт созерцания и дискурсивное знание, строящееся на системе определенных понятий. Отсюда признание невозможности адекватно выразить вероучение Церкви во всей его целостности и полноте, ибо оно представляет собой реальность, заведомо превышающую меру человеческого рассудка (Симеон Новый Богослов).
При этом важно подчеркнуть, что для приходящих в Церковь постижение вероучения осуществляется не благодаря интеллектуальным усилиям, а на пути духовно-аскетического подвига. "Истина познается душою по силе жития" (преп. Исаак Сирин. Слово 30 русского издания). Православие настаивает на несомненности тесной и неразрывной связи и взаимообусловленности догматического и аскетического учения Православной Церкви.
С православной точки зрения, Писание и Предание представляют собой две стороны "одного и того же первичного явления, то есть Божественного Откровения". Поэтому Православная Церковь исповедует, что соборно засвидетельствованные истины вероучения вдохновлялись тем же Святым Духом, а значит, не могут противоречить Писанию, - они полностью ему соответствуют, истолковывая его важнейшие положения.
Как хранительница "предания истины" Церковь сама свидетельствует об истинности (вселенскости) или ложности того или иного собора епископов, объявляя его либо "органом Святого Духа", то есть Вселенским Собором, либо "еретическим сборищем". То есть формально авторитет Вселенского Собора зиждется в глазах православных христиан на авторитете самой же Церкви.
Несомненным вероучительным авторитетом обладают и догматические постановления семи Вселенских Соборов и утвержденный на них Никео-Константинопольский Символ. Наряду с ними по степени вероучительной значимости можно поставить догматические определения Константинопольского Собора 879-880 гг., постановления Константинопольских Соборов 1341-1351 гг. о Божией сущности и Ее действиях, Исповедание веры св. Марка Ефесского на Ферраро-Флорентийском лжесоборе, а также определение Константинопольского Собора 1156-1157 гг. о Евхаристии как о жертве (а не только воспоминании), приносимой Христом по человечеству всей Святой Троице.
Православное вероучение выражается не только в соборных догматических определениях, символах и исповеданиях веры, но и в литургическом предании, по крайней мере, в той его части, которая запечатлена авторитетом древних отцов и проверена временем. Это касается, в первую очередь, Божественной литургии, а также церковных песнопений и молитвословий богослужебного круга. "Можно без преувеличения сказать, что анафора литургий св. Василия Великого и св. Иоанна Златоуста по своей богословско-догматической авторитетности нисколько не уступает догматическим постановлениям Вселенских Соборов".